Епископ — поэт! Такое сочетание для нас всё ещё необычно и непривычно. Но на самом деле оно очень органично и естественно: предпосылки к нему возникали уже в период зарождения новой русской литературы, в Пушкинскую эпоху. Именно А. С. Пушкин, «начало всех начал», наметил пути соединения русского поэтического слова с родной для него православной духовностью. Православная вера соприродна поэтическому творчеству: молитвенное слово русского человека зарождается на дне его души и произносится из глубины верующего сердца.
«Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, даёт нам особенный национальный характер, — утверждал Пушкин, — в России влияние духовенства столь же благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических. Мы обязаны монахам нашей историей, следовательно, и просвещением... Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою: история её требует другой мысли, другой формулы...». Ветхозаветному законничеству, католицизму, с его мёртвым рационализмом и волевым принуждением, православная Россия предпочла благодать верующего сердца.
Духовным инстинктом она воспринимала Божественные энергии, которые пронизывают изнутри и удерживают от распада и энтропии наш несовершенный, тварный мир. Он искони воспринимался русским человеком как сложный организм, в котором, по словам русского мыслителя И. А. Ильина, «движение материального солнца и движение духовно-религиозного солнца срастаются и сплетаются в единый жизненный ход. Два солнца ходят по русскому небу; солнце планетное, дававшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную красавицу-осень, строго-грозную, но прекрасную и благодатную белую зиму; и другое солнце, духовно-православное, дававшее нам весною праздник Светлого, очистительного Христова Воскресения, летом и осенью — праздники жизненного и природного благословения, зимой, в стужу, — обетованное Рождество и духовно-бодрящее Крещение». «Поэт "милостью Божьей" имеет власть превращать воду человеческих слов в вино, а это вино обращать в кровь Слова. Таково высшее назначение поэзии, её смысл евхаристический», — писал архиепископ Иоанн (Шаховской). Стихи епископа Каскеленского Геннадия (Гоголева) — художественное воплощение этой мысли о высоком назначении поэтического творчества. Поэзия для автора сборника, говоря словами В. А. Жуковского, «религии небесной сестра земная». Поэзия — отражение Горнего мира, к которому стремится и о котором тоскует на земле душа.
В своих стихах владыка Геннадий обращается к самым разным темам. Его поэтическое зрение улавливает всё многообразие жизни, всю полноту бытия. Героические и трагические страницы прошлого; события настоящего времени — значительные и, на первый взгляд, ничтожные, заурядные; судьбы отцов и подвижников Церкви — всё попадает в фокус внимания поэта. А за этими картинами — глубокие нравственно-философские обобщения автора, вдумчиво осмысливающего настоящее сквозь призму исторического и духовного опыта, размышляющего о будущем Отечества.
Стихи владыки — своего рода поэтическая проповедь. Это слово пастыря, церковного иерарха, призывающего помнить об ответственности за свои поступки перед Богом, терпеливо и мудро наставляющего (часто на своём примере!) и мирянина, и священника. А как психологически тонко и верно настроена поэтическая лира владыки Геннадия! Как причудливы оттенки настроения и эмоциональные полутона! Его голос звучит то сочувственно, с болью и горечью за всех обиженных, то насмешливо и осуждающе, сатирически беспощадно. А то вдруг слышатся печальные раздумья и ностальгические мотивы, которые сменяются мягким юмором.
В Прощеное воскресенье поэт «Спешит домой без промедленья, / Чтоб у любимого кота / Смиренно испросить прощенья. // Надменно кот усы лизал, / А по усам текла сметана: / “Прости, что я тебя считал / За самодура и тирана!”».
Органично соединяются в сборнике элегические и жизнерадостные мотивы, торжественные и иронические интонации. С особой теплотой создаётся образ духовенства. Здесь и напутствие унывающему пастырю, и сострадание к тяжелой доле сельского священника («Несите деньги в нищий храм / В деревне брошенным попам»), и иллюстрация монашеского делания, и поэтическое осмысление подвига мучеников и исповедников прошлого — «иерархов в униженном сане» («Фотокарточки исповедников»).
Особо выделяется в этом ряду «Стихотворение, написанное в день восшествия на кафедру епископа Галичского». Горькие, трогательные, правдивые и в то же время светлые стихи написал владыка — в лучших традициях нашей классической литературы. Здесь беспримерная картина бедности и убожества, невольно воскрешающая в памяти читателя и тютчевский «Край родной долготерпенья», и некрасовские строки о поповском «богачестве». Галич встречает владыку:
Чаши полны до краёв.
Едут к владычнему лику
Старцы с медвежьих углов.
Кто на раздолбанной «ниве»,
Кто на «девятке» крутой.
Едет на стареньком диве
Попик заштатный хмельной.
Образ нищего духовенства органично вписан в окружающую обстановку: опустевшие деревни, скорбная природа, усиливающая атмосферу безрадостного бытия:
Кошки унылы и жалки,
Нет аппетита у крыс.
С крыш невесёлые галки
Смотрят в молчании вниз.
И всё же владыке удаётся сохранить оптимизм и веру в добро и правду: край-то — «Богом спасаемый» (это утверждается в последней строке стихотворения), а стало быть, есть большая надежда на преображение жизни.
По-разному воплощается образ храма в сборнике: это и возрождённая обитель ученика преподобного Сергия — Авраамия Чухломского в Костромской глубинке, и заброшенный храм в казахском ауле. И если в первом случае — ощущение присутствия святого («Он здесь — своей прозрачной тенью / Незрим внимательной толпе. / Но по его благословению / Творится чудо в Чухломе»), то во втором — мерзость запустения: в чеканных строках стихотворения «Аул» — трагическая история борьбы с православием («Заброшенный храм в неприметном ауле, / Где, выйдя, рискуешь нарваться на пули, / А коль никуда не выходишь из сада — / Придут и зарежут и скажут: так надо»).С сыновним почтением относится владыка к историческому прошлому, к образам героических и святых предшественников. Таковы, например, стихи о благоверном князе Александре Невском. Пронизанные возвышенным, звучным языком, они покоряют проникновенной передачей стиля Петровской эпохи и духа средневековой Руси. С помощью изящной, классически чистой формы стиха и пластичности, скульптурности изображения автор создаёт монументальную картину:
Грянул залп, соборный хор запел.
Величаво, грозно и неспешно
Долгий ряд фрегатов и галер
Движется от самого Орешка.
Величественен образ Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском, в котором был крещён и прошёл княжеский постриг святой князь Александр Невский:
Могучий храм в родную землю врос,
Корнями взяв живительную силу.
Всю боль Руси он стойко перенёс,
Тысячелетье стены отемнило.
Так создает владыка ёмкий образ патриархального мира, в котором ценностной доминантой является ушедший корнями в русскую землю православный храм — дом Божий. Любовью ко всему живому пронизано слово владыки — к голодной лисице, пробирающейся зимней тропой за кормом («Заболят под мехом слабенькие кости»), к зайчонку, петляющему зимнею «свежею тропою», к разговору звонких синичек в весеннем лесу. Часто две темы — природная и философская — слиты воедино. Так, в стихотворении «Юбилей с точки зрения кота» автор с мягким юмором представляет монолог домашнего питомца, завершающийся вполне серьёзной мыслью:
Из своего уединенья
С тоской гляжу на торжества.
Усы дрожат от возмущенья,
Запомнит он мои слова:
Кого сегодня прославляют
И ублажают, как в раю,
Уже при жизни получают
Награду бедную свою.
Пейзажная лирика владыки Геннадия выдержана в лучших традициях поэтов пушкинской школы. Автор оживляет в нашем представлении картины пробуждающейся природы после долгой зимы («Март»), рисует выразительное художественное полотно наступающей осени, с чувством глубокой ностальгии прощается с последним месяцем лета («Август»). Его описаниям присуща особая ясность: «А у нас из-за гор Алатау / Золотая выходит луна, / И черешня поникла устало, / От налившихся ягод пьяна». Природа у поэта превращается в храм, дарит верующему сердцу лучи Божией благодати, укрепляет падшего человека, зовёт его на духовный подвиг. Всё земное скрывает в себе светлый отблеск небесного, вечного. Непрестанно ощущается влияние поэзии Пушкина на лирику владыки. Стихи его богаты интертекстуальными связями: насыщены цитатами, аллюзиями, реминисценциями, восходящими к разным текстам великого русского поэта. Иногда читателю не стоит никакого труда определить художественный источник — например, стихотворение «Я памятник себе воздвигну виртуальный» очевидно рифмуется с «Памятником» Пушкина. В иных случаях требуется литературная подготовка: в строках «Когда сгустится мрак ночной / И давит скорбь пережитого, / Я вновь услышу над собой / Призывы голоса родного…» — угадывается пушкинское «Воспоминание». В ночной тишине, когда стихает суета дневных дел, душа человека откликается на самые важные вопросы бытия и слышит голос Бога: «Восстань! Тебя в беспутной жизни / Я не оставлю одного».
При этом, заимствуя темы, образы и художественные формулы из лирики Пушкина, владыка создаёт творчески оригинальные произведения. Вероятно, не случайно в своих произведениях он воскрешает забытый и потерянный современными русскими людьми поэтический стиль первой половины XIX века, стиль Пушкина и поэтов его плеяды, стиль золотого века русской поэзии. Ведь, создавая литературный язык, эта поэзия прививала ему тогда церковнославянскую первооснову. Высокая ценностная шкала нашего литературного творчества прямо связывалась в ту пору с языком православного богослужения. Однако в советский период русские люди утратили в своём языке эту живоносную первооснову. Годы безбожия с их торжеством плоского позитивизма и материализма приглушили в русском таланте духовную глубину, изощрив взамен чувственное восприятие, видение материальной, внешней оболочки вещей и явлений, которая всё более и более истончалась, опустошалась. А в последние три десятилетия в русском языке вообще совершается непоправимое — слово превращается в безличный, неодухотворённый инструмент; из него интенсивно устраняется святость, искра Божия. Универсальные термины заменяют живую речь («компетенции», «софт-скиллс», «транзитивный мир», «бренды», «тренды», «истеблишменты» — перечислять эти мёртвые конструкции и слова можно бесконечно долго). А между тем жонглирование словом без корня (и, соответственно, без смысла) неизбежно приводит к тому, что человек начинает жить в разделённом, атомизированном мире, и речь утрачивает функцию духовной поддержки.
В таких обстоятельствах поэзия владыки Геннадия становится щитом и надёжной опорой русского литературного языка. Вспомним напутствие Гоголя: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку... Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших!» В этих строках, содержащих намёк на увещевание апостола Павла («Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф. 4:29)), — сама суть отношения русских писателей к художественному творчеству. Поэзия — сакральное дело, возвращающее человека к Богу.
Одарённый русский поэт, владыка Геннадий, верен этой высокой национальной традиции. А потому исцеляюще действуют на душу кристально чистые поэтические строки стихотворений владыки.
Доктор филологических наук, профессор Ю. В. Лебедев,
Кандидат филологических наук, доцент Л. Н. Смирнова.
«Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, даёт нам особенный национальный характер, — утверждал Пушкин, — в России влияние духовенства столь же благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических. Мы обязаны монахам нашей историей, следовательно, и просвещением... Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою: история её требует другой мысли, другой формулы...». Ветхозаветному законничеству, католицизму, с его мёртвым рационализмом и волевым принуждением, православная Россия предпочла благодать верующего сердца.
Духовным инстинктом она воспринимала Божественные энергии, которые пронизывают изнутри и удерживают от распада и энтропии наш несовершенный, тварный мир. Он искони воспринимался русским человеком как сложный организм, в котором, по словам русского мыслителя И. А. Ильина, «движение материального солнца и движение духовно-религиозного солнца срастаются и сплетаются в единый жизненный ход. Два солнца ходят по русскому небу; солнце планетное, дававшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную красавицу-осень, строго-грозную, но прекрасную и благодатную белую зиму; и другое солнце, духовно-православное, дававшее нам весною праздник Светлого, очистительного Христова Воскресения, летом и осенью — праздники жизненного и природного благословения, зимой, в стужу, — обетованное Рождество и духовно-бодрящее Крещение». «Поэт "милостью Божьей" имеет власть превращать воду человеческих слов в вино, а это вино обращать в кровь Слова. Таково высшее назначение поэзии, её смысл евхаристический», — писал архиепископ Иоанн (Шаховской). Стихи епископа Каскеленского Геннадия (Гоголева) — художественное воплощение этой мысли о высоком назначении поэтического творчества. Поэзия для автора сборника, говоря словами В. А. Жуковского, «религии небесной сестра земная». Поэзия — отражение Горнего мира, к которому стремится и о котором тоскует на земле душа.
В своих стихах владыка Геннадий обращается к самым разным темам. Его поэтическое зрение улавливает всё многообразие жизни, всю полноту бытия. Героические и трагические страницы прошлого; события настоящего времени — значительные и, на первый взгляд, ничтожные, заурядные; судьбы отцов и подвижников Церкви — всё попадает в фокус внимания поэта. А за этими картинами — глубокие нравственно-философские обобщения автора, вдумчиво осмысливающего настоящее сквозь призму исторического и духовного опыта, размышляющего о будущем Отечества.
Стихи владыки — своего рода поэтическая проповедь. Это слово пастыря, церковного иерарха, призывающего помнить об ответственности за свои поступки перед Богом, терпеливо и мудро наставляющего (часто на своём примере!) и мирянина, и священника. А как психологически тонко и верно настроена поэтическая лира владыки Геннадия! Как причудливы оттенки настроения и эмоциональные полутона! Его голос звучит то сочувственно, с болью и горечью за всех обиженных, то насмешливо и осуждающе, сатирически беспощадно. А то вдруг слышатся печальные раздумья и ностальгические мотивы, которые сменяются мягким юмором.
В Прощеное воскресенье поэт «Спешит домой без промедленья, / Чтоб у любимого кота / Смиренно испросить прощенья. // Надменно кот усы лизал, / А по усам текла сметана: / “Прости, что я тебя считал / За самодура и тирана!”».
Органично соединяются в сборнике элегические и жизнерадостные мотивы, торжественные и иронические интонации. С особой теплотой создаётся образ духовенства. Здесь и напутствие унывающему пастырю, и сострадание к тяжелой доле сельского священника («Несите деньги в нищий храм / В деревне брошенным попам»), и иллюстрация монашеского делания, и поэтическое осмысление подвига мучеников и исповедников прошлого — «иерархов в униженном сане» («Фотокарточки исповедников»).
Особо выделяется в этом ряду «Стихотворение, написанное в день восшествия на кафедру епископа Галичского». Горькие, трогательные, правдивые и в то же время светлые стихи написал владыка — в лучших традициях нашей классической литературы. Здесь беспримерная картина бедности и убожества, невольно воскрешающая в памяти читателя и тютчевский «Край родной долготерпенья», и некрасовские строки о поповском «богачестве». Галич встречает владыку:
Чаши полны до краёв.
Едут к владычнему лику
Старцы с медвежьих углов.
Кто на раздолбанной «ниве»,
Кто на «девятке» крутой.
Едет на стареньком диве
Попик заштатный хмельной.
Образ нищего духовенства органично вписан в окружающую обстановку: опустевшие деревни, скорбная природа, усиливающая атмосферу безрадостного бытия:
Кошки унылы и жалки,
Нет аппетита у крыс.
С крыш невесёлые галки
Смотрят в молчании вниз.
И всё же владыке удаётся сохранить оптимизм и веру в добро и правду: край-то — «Богом спасаемый» (это утверждается в последней строке стихотворения), а стало быть, есть большая надежда на преображение жизни.
По-разному воплощается образ храма в сборнике: это и возрождённая обитель ученика преподобного Сергия — Авраамия Чухломского в Костромской глубинке, и заброшенный храм в казахском ауле. И если в первом случае — ощущение присутствия святого («Он здесь — своей прозрачной тенью / Незрим внимательной толпе. / Но по его благословению / Творится чудо в Чухломе»), то во втором — мерзость запустения: в чеканных строках стихотворения «Аул» — трагическая история борьбы с православием («Заброшенный храм в неприметном ауле, / Где, выйдя, рискуешь нарваться на пули, / А коль никуда не выходишь из сада — / Придут и зарежут и скажут: так надо»).С сыновним почтением относится владыка к историческому прошлому, к образам героических и святых предшественников. Таковы, например, стихи о благоверном князе Александре Невском. Пронизанные возвышенным, звучным языком, они покоряют проникновенной передачей стиля Петровской эпохи и духа средневековой Руси. С помощью изящной, классически чистой формы стиха и пластичности, скульптурности изображения автор создаёт монументальную картину:
Грянул залп, соборный хор запел.
Величаво, грозно и неспешно
Долгий ряд фрегатов и галер
Движется от самого Орешка.
Величественен образ Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском, в котором был крещён и прошёл княжеский постриг святой князь Александр Невский:
Могучий храм в родную землю врос,
Корнями взяв живительную силу.
Всю боль Руси он стойко перенёс,
Тысячелетье стены отемнило.
Так создает владыка ёмкий образ патриархального мира, в котором ценностной доминантой является ушедший корнями в русскую землю православный храм — дом Божий. Любовью ко всему живому пронизано слово владыки — к голодной лисице, пробирающейся зимней тропой за кормом («Заболят под мехом слабенькие кости»), к зайчонку, петляющему зимнею «свежею тропою», к разговору звонких синичек в весеннем лесу. Часто две темы — природная и философская — слиты воедино. Так, в стихотворении «Юбилей с точки зрения кота» автор с мягким юмором представляет монолог домашнего питомца, завершающийся вполне серьёзной мыслью:
Из своего уединенья
С тоской гляжу на торжества.
Усы дрожат от возмущенья,
Запомнит он мои слова:
Кого сегодня прославляют
И ублажают, как в раю,
Уже при жизни получают
Награду бедную свою.
Пейзажная лирика владыки Геннадия выдержана в лучших традициях поэтов пушкинской школы. Автор оживляет в нашем представлении картины пробуждающейся природы после долгой зимы («Март»), рисует выразительное художественное полотно наступающей осени, с чувством глубокой ностальгии прощается с последним месяцем лета («Август»). Его описаниям присуща особая ясность: «А у нас из-за гор Алатау / Золотая выходит луна, / И черешня поникла устало, / От налившихся ягод пьяна». Природа у поэта превращается в храм, дарит верующему сердцу лучи Божией благодати, укрепляет падшего человека, зовёт его на духовный подвиг. Всё земное скрывает в себе светлый отблеск небесного, вечного. Непрестанно ощущается влияние поэзии Пушкина на лирику владыки. Стихи его богаты интертекстуальными связями: насыщены цитатами, аллюзиями, реминисценциями, восходящими к разным текстам великого русского поэта. Иногда читателю не стоит никакого труда определить художественный источник — например, стихотворение «Я памятник себе воздвигну виртуальный» очевидно рифмуется с «Памятником» Пушкина. В иных случаях требуется литературная подготовка: в строках «Когда сгустится мрак ночной / И давит скорбь пережитого, / Я вновь услышу над собой / Призывы голоса родного…» — угадывается пушкинское «Воспоминание». В ночной тишине, когда стихает суета дневных дел, душа человека откликается на самые важные вопросы бытия и слышит голос Бога: «Восстань! Тебя в беспутной жизни / Я не оставлю одного».
При этом, заимствуя темы, образы и художественные формулы из лирики Пушкина, владыка создаёт творчески оригинальные произведения. Вероятно, не случайно в своих произведениях он воскрешает забытый и потерянный современными русскими людьми поэтический стиль первой половины XIX века, стиль Пушкина и поэтов его плеяды, стиль золотого века русской поэзии. Ведь, создавая литературный язык, эта поэзия прививала ему тогда церковнославянскую первооснову. Высокая ценностная шкала нашего литературного творчества прямо связывалась в ту пору с языком православного богослужения. Однако в советский период русские люди утратили в своём языке эту живоносную первооснову. Годы безбожия с их торжеством плоского позитивизма и материализма приглушили в русском таланте духовную глубину, изощрив взамен чувственное восприятие, видение материальной, внешней оболочки вещей и явлений, которая всё более и более истончалась, опустошалась. А в последние три десятилетия в русском языке вообще совершается непоправимое — слово превращается в безличный, неодухотворённый инструмент; из него интенсивно устраняется святость, искра Божия. Универсальные термины заменяют живую речь («компетенции», «софт-скиллс», «транзитивный мир», «бренды», «тренды», «истеблишменты» — перечислять эти мёртвые конструкции и слова можно бесконечно долго). А между тем жонглирование словом без корня (и, соответственно, без смысла) неизбежно приводит к тому, что человек начинает жить в разделённом, атомизированном мире, и речь утрачивает функцию духовной поддержки.
В таких обстоятельствах поэзия владыки Геннадия становится щитом и надёжной опорой русского литературного языка. Вспомним напутствие Гоголя: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку... Опасно шутить писателю со словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших!» В этих строках, содержащих намёк на увещевание апостола Павла («Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф. 4:29)), — сама суть отношения русских писателей к художественному творчеству. Поэзия — сакральное дело, возвращающее человека к Богу.
Одарённый русский поэт, владыка Геннадий, верен этой высокой национальной традиции. А потому исцеляюще действуют на душу кристально чистые поэтические строки стихотворений владыки.
Доктор филологических наук, профессор Ю. В. Лебедев,
Кандидат филологических наук, доцент Л. Н. Смирнова.